Доцент кафедры оперативной психологии Академии ФСБ России, специалист по конфликтологии и ведению переговоров, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени, двух орденов Мужества, награжденный также многими другими медалями и нагрудными знаками, Сергей Эникович Шарапов был и остается человеком, что называется «с диагнозом». Имя которому – спасать жизни людей.
-Сергей Эникович, расскажите немного о себе, как начали служить и почему приняли такое решение. Как попали в управление «С»?
В 1981 году я поступил в военное училище подводного плавания имени Ленинского комсомола, которое 1986-м успешно закончил и попал по распределению служить на Краснознаменный Северный флот в 13-ю дивизию атомных подводных лодок. Через несколько лет мне поступило предложение перейти на службу в органы КГБ СССР, а именно в военную контрразведку. Я согласился, прошел все этапы согласований, тестирований, собеседований и приступил к обязанностям. В 1996 году, после начала чеченских событий, первой чеченской кампании я добровольцем поехал восстанавливать конституционный порядок, назовем это так (улыбается). И уже там, в Грозном, получил предложение перейти в региональный отдел специального назначения в городе Мурманск под названием «Касатка».
Мы провели несколько уникальных успешных спецопераций по освобождению заложников, и в 2000 году я получил назначение для дальнейшего прохождения службы в Центр Специального назначения ФСБ России, а именно в Службу Специальных операций, тогда это так называлось, а сейчас – Управление Специальных Операций. А в 2007-м перешел преподавать в Академию ФСБ на кафедру оперативной психологии. По узкой своей специальности я переговорщик, то есть тот, кто ведет переговоры с лицами, захватившими заложников. Было несколько операций, где мне непосредственно приходилось заниматься переговорами. Все они закончились успешно, заложники были освобождены, террористы нейтрализованы.
-А что за уникальные операции?
Новая Земля «Самый северный Беслан», 5 сентября 1998 года. Ситуация там была один к одному, как позднее случилась в Беслане. Террористы полностью захватили школу, с учителями, детьми. Мы прилетели из Мурманска, провели эту спецоперацию, никто не пострадал. Захватчики были нейтрализованы, дети и взрослые освобождены.
11-го сентября того же года случилось то, чего в мировой практике никогда не возникало, – захватили атомную подводную лодку. Мы прибыли на место и успешно провели эту уникальную операцию, я как раз служил в составе «Касатки», и главное, никто не погиб и не произошло самого страшного – взрыва.
-Что самое сложное в Вашей специальности при ведении переговоров?
Не допустить гибели заложников. Когда ты видишь и без того перепуганные лица детей, взрослых, которые отвечают за всех ребят. Передо мной стоит задача, чтобы эти люди остались живы. Это самое сложное и самое ответственное.
Если Вы думаете, что в спецназе служат только деревянные солдатики, такие Урфин Джюсы, то это не так. Конечно, у нас есть чувства, эмоции, свои переживания. И потом, я не один в этой жизни. У меня есть родители, дети, семья, за которых я в ответе… Но в тот момент, когда идешь в это логово, то, наверное, в последнюю очередь думаешь о себе, а всем существом нацелен на решение проблемы, и основная задача – это не допустить гибели людей.
-Расскажите, что Вы преподавали на кафедре оперативной психологии?
У меня был авторский курс – переговорный процесс. То есть в управлениях ФСБ по регионам подбирались наиболее опытные сотрудники, которые по морально-деловым качествам, психологической устойчивости рассматривались именно как переговорщики. На самом деле таких людей по всей России можно пересчитать по пальцам руки! И если происходит инцидент где-то далеко от Москвы, мы же не можем быть везде, вот здесь и приступают к операции региональные отделы.
Курсы обучения переговорщиков длятся месяц. Мы занимаемся только психологией, других предметов нет. Сюда входят определенные ролевые игры, психологические тестирования и само общение. Тем более люди приезжают уже с жизненным и оперативным опытом, поэтому диалоги выстраиваются очень интересные, и они, как правило, очень увлекаются процессом. Такие курсы существуют до сих пор. В них заинтересованы и Федеральная Служба Безопасности, и Национальный Антитеррористический комитет.
По факту нельзя на сто процентов сказать, что после обучения все становятся переговорщиками. Ведь быть им – это, скорее, диагноз. Такому человеку нельзя приказать, что именно ты идешь на переговоры. Он идет сам, если чувствует, осознает, что способен, так как это ответственность не только за себя, но и за жизни людей.
-У Вас много наград. Самые значимые – это Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени, два ордена Мужества. Можно узнать о них подробней?
Орден «За заслуги перед Отечеством» я получил как раз за те две уникальные спецоперации – освобождение школы и нейтрализацию террориста на атомной подводной лодке. Если рассматривать статут наград, то этот орден я не имел право получать. Потому что его вручают Героям Советского Союза, Героям России, командирам объединений и соединений, то есть высшему командному составу. Ни тем, ни другим, ни двадцатым я на тот момент не являлся. Тем не менее был представлен к этой награде, подписано было президентом. Это действительно достаточно серьезный знак отличия, очень высокий ранг.
Первый орден Мужества я получил в первую чеченскую кампанию. Случилось это в Грозном, в марте 1996 года, когда боевики захватили все ключевые объекты в городе и фактически заперли федеральные силы в своих местах дислокации. И у нас пропал десант Свердловского ОМОНа. Я вышел в город один, нашел этих ребят, к сожалению, уже мертвыми, организовал эвакуацию.
А второй орден Мужества заработал тоже по результатам отдельных операций на Северном Кавказе.
-Конечно, все операции сопряжены с риском и опасностью, но, может, бывали курьезные моменты, которыми можно поделиться с нашими читателями?
В любой спецоперации, когда все заканчивается хорошо, мне кажется, обязательно всплывают какие-то ситуации, когда все было, что называется «на тоненького».
Ну вот, например, когда мы прилетели на Новую Землю и террористы зашли с детьми в самолет, мне нужно было убедить их в том, что до указанного ими места нам не хватит топлива, мол, не дотянуть, нужна дозаправка. В Москве, в Чкаловском. Я понимаю, что там уже всех поднимут: «Альфу», «Вымпел», дальше террористам лететь не дадут. И вот я говорю о дозаправке, а командир экипажа, летчик, не был посвящен в наши планы. И он так возмущенно, искренне, ему стало обидно за свой самолет, говорит: «Да нам туда и обратно топлива хватит!»
Я, не глядя на него, начинаю стучать по какому-то прибору: «Да ты посмотри-и, тут топлива-то не-ет, как мы долетим? Мы же с Новой Земли над морем… нам дай Бог до Москвы-то добраться!» Как потом выяснилось, я стучал по прибору набора высоты, который никакого отношения к топливным бакам не имел (смеется). И вот тогда командир меня понял и сразу подыграл. И мы убедили террористов, что нужно будет делать дозаправку.
В каждой операции бывают такие курьезные моменты, которые мы уже потом можем вспомнить и улыбнуться, они разряжают лучше любых успокоительных. Конечно, в тех случаях, когда все заканчивается благополучно и нет среди заложников и боевых товарищей погибших.
-Сергей Эникович, какова Ваша позиция в воспитании у детей патриотизма? Есть ли сложности с этим в нашей стране?
Сложности в этом вопросе существовали всегда. Тема патриотизма всегда актуальна, и хорошо, что есть такие бескорыстные люди, как наше Управление Специальных Операций. Ребята проводят мероприятия, подключают ветеранов, я неоднократно участвовал. Проводят всевозможные, так называемые «зарницы», турниры по самбо. То есть работа с молодежью идет, чтобы воспитать этот дух сплоченности, гордости за нашу страну. Чтобы дети поверили в нее и полюбили.
Хорошая раньше была тема — Тимур и его команда и их антипод Мишка Квакин. Это и сейчас есть: кто-то находит себя в наркотиках, а кто-то в качестве волонтера. И на своей машине или пешком развозят лекарства нуждающимся. За деньги не от государства, а собранные своими и нашими силами. Мы помогаем гражданам, пусть еще совсем юным, но гражданам России, которые попали в критическую ситуацию. И это тоже элемент патриотического воспитания!
-А какова Ваша позиция, как отца, в воспитании сыновей?
В настоящий момент старший сын служит на Северном флоте, а младший пришел и сказал: «Мама, я хочу отслужить в армии». Прошел срочную службу. У нас была возможность как-то ее для него «облегчить», но он за все время призыва всего три-четыре раза был в увольнении, хотя являлся старшиной взвода. И то – отпрашивался только для того, чтобы помочь дедушке, не ходячему инвалиду, которого надо было доставить до больницы и обратно.
Я считаю, что не искал легкой судьбы для своих детей. Они прекрасно видели и знали, чем я занимаюсь, с каким риском связана моя работа. И все равно это было их собственное решение. Я им сказал: вы взрослые люди, вы сами за себя отвечаете. Да, меня постоянно не было дома, у меня тяжелые травмы, ранения и прочее, но выбирайте сами. Они выбрали, династия продолжается.
